"Снова заговорили о подростковых самоубийствах – в связи с очередной гибелью детей, попавших в интернет-сообщество самоубийц. Пишут, что якобы уже заблокировали 600 000 аккаунтов; в Думе готовится закон об уголовной ответственности за склонение несовершеннолетних к самоубийству. Всё это следует сделать, но, делая, надо одновременно понимать, что все эти меры – лечение зубной боли анальгином. Всё это воздействие на явление, не затрагивающее сущности, причины. Тем более, что поговорят-поговорят, да и займутся чем-то новым, что тогда окажется в топе новостей: чиновника какого-нибудь посадили или собачек замучили, или затопило что-нибудь, или взорвалось. В школе, где учится моя дочка, тоже в прошлом году один парень из окна выбросился: сколько было стонов-разговоров, а сейчас – словно и не было. Ни парня, ни разговоров, ни слёз – ничего не было.
Меня вот что удивляет. Все пишут: самоубийства немотивированные, загадочные, удивительные. А я лично ничего не вижу тут особенно удивительного. Очень даже всё понятно и объяснимо.
Главная причина, как ни банально, одиночество. Экзистенциональное и самое простое, житейское. У подростка нет никакого сообщества, к которому бы он принадлежал. Даже семьи-то почасту нет. У дочки в классе всего несколько нормальных семей, где родители живут вместе, у них дети не «от первого брака», а просто дети да и всё тут. Детей непрерывно шпыняют, они – источник тревоги, раздражения и досады, потому что вырос какой-то не престижный, не талантливый, не звезда, наверняка, не поступит в высокорейтинговый вуз, тьфу! Класс, в смысле классный коллектив, в том смысле, как это помнят люди старшего поколения, - почти совсем исчез. Поскольку сейчас начиная с восьмого класса специализация, школьники прыгают из класса в класс, пытаясь сообразить, на чём им специализироваться. Многие норовят перейти на так называемый индивидуальный план, позволяющий им ходить в школу через день. В результате моя дочка и ещё некоторые девочки решили не сдавать деньги на выпускной вечер: охота была тратить такие деньжищи невесть на что – на тусовку с безразличными тебе людьми. Так что класс как коллектив – исчез. А ведь это была важная часть жизни школьника.
Двор исчез ещё раньше, в начале 90-х, когда прекратили выпускать детей гулять самостоятельно. Я заметила: в Туле ещё и сейчас гуляют, а в Москве – уже нет. Только под надзором. Отсюда социальные сети. Не потому дети не гуляют, что сидят в сетях, а ровно наоборот: сидят в сетях, потому что не гуляют. А что прикажете делать? Надо же общаться, быть членом какого-то сообщества. Наш бывший соотечественник Маслов в своём дубоватом, но страшно популярном учении о шкале потребностей верно отмечал в числе важнейших - потребность принадлежать к группе, к сообществу. «Плохо человеку, /когда он один./Горе одному, /один не воин - /каждый дюжий/ему господин, /и даже слабые, /если двое”.
Дружба – исчезла. На её месте угнездилась – конкуренция. Помню, премьер Медведев несколько лет назад поучал школьников: надо-де готовиться и приучаться конкурировать, вам придётся жить в конкурентной среде. Как конкурировать, с кем, за что – ничего не понятно. Но звучит зловеще. Это раньше детей наставляли решать задачки по геометрии, да зубрить неправильные глаголы, а теперь – конкурировать. Поглядишь на соседа опасливо: а ну его, ведь конкурент.
Особенно ясно мне стало исчезновение дружбы, когда в 2013 году посмотрела во МХАТе спектакль по пьесе Виктора Розова 1949 года «Её друзья». История такая: десятиклассница, которая, как говорится, «идёт на медаль», внезапно начинает стремительно слепнуть. Тогда одноклассники принимают решение помочь ей закончить школу и ежедневно со слуха проходят с нею все предметы. В Москве ей делают операцию и возвращают зрение, она поступает в Тимирязевскую академию. Любопытно, что Розов прочитал в газете о таком реальном происшествии.
Сегодня то, что было темой пьесы – дружба – вещь не существующая. Нет её. То есть, конечно, отдельные люди дружат между собой, но это скорее приятельство или сотрудничество.
Утратилось понятие «дружный класс» - нет больше такого. Я, помню, когда-то давно, в начале 90-х, пыталась задать одному итальянскому ребёнку чисто советский вопрос: «У тебя дружный класс?». Он меня не понял. Ответил: некоторые друг с другом дружат, а некоторые нет. Теперь такое положение достигнуто и у нас. Кстати, двадцать лет назад оно казалось нам знаком прогресса и цивилизации: мы идём по пути индивидуализма, конкуренции и privacy – прочь от общинного совка. Моя дочка, с которой вместе мы смотрели спектакль, убеждённо сказала: в наше время невозможно то, что описано в пьесе. Никто никому не помогает учиться – разве что в индивидуальном порядке своим близким приятелям. А так чтобы целый класс – такого не бывает.
Оно и понятно. Человеческое сообщество может быть организовано двумя способами: на началах конкуренции (человек человеку волк) или на началах сотрудничества (человек человеку друг, товарищ и брат). Конкурентный капитализм склоняется к первому, традиционное общество, в том числе и бывшее наше, советское, - ко второму (разумеется, нигде нет химически чистых случаев). Зачем помогать товарищу лучше учиться, ведь это твой потенциальный конкурент в битве за сытный кус, за жизненный ресурс, за комфортное место под солнцем. И это совершенно логично. Соответственно и детей учат вести себя определённым образом. Жизнь нынче ощущается как нескончаемая битва за какие-то ценные блага, которых на всех не хватает. И в этой битве логично отталкивать других претендентов на блага или уж, во всяком случае, не помогать им. В традиционном обществе (можно сказать, в общинном, или совковом – это всё одно и то же) господствующее чувство жизни – иное. Все люди ощущаются сотрудниками по общей работе, плоды которой в дальнейшем разделят на всех. Чем лучше работает твой сосед, тем лучше спорится общее дело. Некая соревновательность всё равно присутствует, это в натуре человека, но она сродни спортивной, это не битва за жизненные блага, которые достанутся либо тебе, либо ему. Я говорю не столько о реальном положении, сколько о господствующем чувстве жизни, о своего рода жизнеощущении.
В 90-е годы это общинное жизнеощущение как только ни пинали! Уравниловка, совок! И, надо сказать, успешно пинали: мы сегодняшние ощущаем людей если не врагами, то конкурентами, которым нельзя показывать спину. Это заметно и по внешнему поведению: люди, по сравнению с советскими временами, очень закрыты, непрестанно «шифруются», словно боятся проронить какую-нибудь информацию, которую могут использовать против них. Про ухищрения безопасности и говорить нечего: замки, охрана, видеокамеры…
Любопытно, что в советское время не было формулы «Это твоя проблема», проблема, если она возникала, была как бы общей. Выражение «Это твоя проблема» было некой культурной новостью в 90-е годы, даже анекдот родился:
Некто говорит другу: «У моей жены – любовник». - «Это её проблема», - отвечает друг. – «Но этот любовник – ты», - говорит первый. – «Это моя проблема», - отвечает друг. – «Но что же мне делать?» - недоумевает первый. – «Это твоя проблема», - отвечает друг.
Тогда казалось забавно... Веяньем новой жизни казалось.
Возвращаясь к сегодняшним подросткам, нельзя не отметить фундаментального противоречия их жизни. Конкуренция вроде есть, а дела нет. Что делать, куда идти и вообще куда жить – непонятно. Говорят: иди куда хочешь. А чего хотеть? Это же и есть самое трудное. И в этом подросткам никто не помогает, они совершенно одиноки и потеряны.
Такая вспоминается курьёзная история из современной подростковой жизни. Моя дочка ходила в кружок юных журналистов, и вот однажды их пригласили на какую-то выставку или иное какое-то мероприятие, посвящённое московскому образованию. На мероприятии должен был присутствовать важный начальник московского наробраза. Кружковцы решили воспользоваться случаем и вызнать у него великую государственную тайну: какие же профессии надо получать, чтобы стать полезным и нужным? Именно в такой, заметьте, формулировке: «стать полезным и нужным», а не «конкурентоспособным». Посоветовались меж собой и решили послать на интервью мою дочку: ты, говорят, языкастая, ты всё вызнаешь. Пошла. Заходила и так и сяк, да так ничего и не узнала: начальник ушёл в глухой отказ. «Получайте, - говорит, - любую профессию, какая вам нравится и по душе». «Не признался…», - разочаровались кружковцы. Вообразить, что он и сам о том не имеет ни малейшего понятия, они по неопытности не могли.
Подростку, по свойству его психики, особенно важно указать, чего ему хотеть, к чему стремиться, дать вдохновляющий образец. Ему нужно, хочется встать под какое-то знамя и совместно с себе подобными идти … куда-то. В них таится колоссальная мощь, колоссальная энергия, а знамени-то и нет.
Я всё смогу, Я клятвы не нарушу.
Своим дыханьем землю обогрею...
Ты только прикажи и я не струшу,
Товарищ Время, товарищ Время!
Эти слова Роберта Рождественского из песни, что звучит в фильме «Как закалялась сталь», с исключительной выпуклостью показывают то, что требуется подростку: «Ты только прикажи, и я не струшу». И приказывают: кто в ИГИЛ пойти, кто с балкона сигануть.
Подростку органически необходимо большое дело, жизненная даль и ширь, перспектива. Идея нужна – я уж не говорю «идеология». Эту идею подросток не может выработать сам: он её получает извне, от взрослых. А сейчас что? Поступить в Высшую школу экономики и сделаться финансовым клерком? И это полагается считать вдохновляющей идеей? Расскажите это своей бабушке!
Многим подросткам нужно не просто большое дело, но и рисковое, опасное. Где можно даже и погибнуть. Выскажу неполиткорректную мысль, что какой-то процент молодых и рисковых должен погибать. Хорошо бы, если б молодые гибли осмысленно и за правое дело, во имя высшего. Когда дела нет, они всё равно гибнут – как тривиальные самоубийцы, «зацеперы» или что-то в этом роде, а то и в результате медленного самоубийства – наркомании.
Заметьте: наркомания массово стала распространяться (и на Западе, и у нас) именно тогда, когда жизнь стала сравнительно сытой и одновременно из неё ушла какая бы то ни было идея, кроме потребительской. Но это такая идея, которая работает против человека. Она не укрепляет и возвышает его – она его принижает и ослабляет.
Общество, реклама, кино, СМИ создают, воспитывают, лелеют такие потребительские стандарты и социальные ожидания, которые заведомо не могут выполнить. Да и никто, никогда и нигде, даже в самых изобильных и благоприятствуемых фортуной землях, не может соответствовать этим ожиданиям. Массово, во всяком случае, не может. Для этого просто не хватит ресурсов Земли.
А ведь современные мудрецы учат: каждый может стать богатым, знаменитым, жить в стильном доме, раскатывать на роскошной тачке, непрерывно отдыхать в экзотических странах… Надо только поставить цель – и… и вот ты уже там, где жизнь – сплошной fun. А у кого не fun – тот лох.
Современный массовый человек хронически не соответствует своим собственным представлениям о достойной и желанной жизни, а раз так – лучше и вовсе не жить, чем быть презренным лохом и лузером. Подросток, выходящий из детства, особенно остро ощущает это несоответствие заявленному и внушённому идеалу и неказистой реальности, из которой не выпрыгнешь. Вернее, выпрыгнешь – в окно. И никто не указал путь, по которому можно хоть как-то приблизиться к той счастливой жизни. Как попасть туда, где жизнь – праздник, что единственное и соответствует человеческому достоинству? Учиться? Чему и зачем? Чтобы торговать на рынке или сидеть в тухлой конторе набивать дурацкие накладные? Лучше уж сразу – вниз. Потому что лох не заслуживает жизни, это навоз, хуже навоза, это нечто, не имеющее права на существование, а потому чем скорее – тем лучше.
Итальянский писатель ХХ века Дино Буццати написал об этом малюсенький сюрреалистический рассказик - "Девушка, летящая вниз". Он как раз об этом: о девушках, мечтающих о роскошной жизни и падающих с небоскрёба.
Вообще, распространившееся за годы рынка и прогресса учение об успехе – это штука огромной разрушительной силы. Считается, что она побуждает к усердию и труду. На самом деле, при отсутствии ясных ориентиров, что надо делать и как его достичь – этого самого успеха – это учение ведёт только к массовой депрессии. Не только подростковой.
Свой вклад (и немалый) в эту депрессию вносит современная городская среда. Громадные дома, расположенные непозволительно близко друг от друга, «окна в окна» - сами по себе депрессивный фактор: человек среди этих громадин мал и ничтожен, зелени почти нет. Хрущёвские пятиэтажки, заросшие зеленью – это очень гуманная жилая среда сравнительно с современной застройкой. Не случайно многие занавешивают окна и держат всегда включённым освещение. Подумайте вот ещё о чём. Многие подростки никогда вообще не видят ничего красивого. Природы не видят, потому что в городе её нет. Архитектуры красивой не видят, потому что живут в спальном районе из зловещих семнадцатиэтажек.
Вот в таком состоянии, когда не понятно, куда идти и вообще жить, когда всё вокруг гадко и уродливо, когда впереди – не пойми что, а скорее всего – сплошной отврат, когда всем на тебя наплевать, как, впрочем, и тебе на них – вот это всё вместе порождает ту смесь депрессии с агрессией, которой заражены сегодня многие, далеко не только подростки. Агрессия обращена и к миру, и к себе самому. В таком состоянии сигануть с балкона – кажется многим отличным решением.
Сегодня вся жизнь пропитана этим депрессивно-агрессивным духом, словно испарениями гнилого болота. Это показатель близкого конца эпохи. Скорого обрушения жизни. Такое обрушение жизни называется революцией. Революция – это ни в коем случае не заря новой жизни – это обрушение старой. Подлинная заря новой жизни – это строительство на расчищенном месте. Сколь драматичным будет это обрушение – это зависит от многих причин, но очевидно: мы живём в конце эпохи.
Сто лет назад, накануне Октябрьской революции, духовная атмосфера была пугающе сходной с теперешней. Тоже была эпидемия самоубийств, по виду странных и случайных. И подростковых тоже. Не сдала экзамен – выпила уксусную эссенцию.
В 1910 году, в статье «Юмор обреченных» Корней Чуковский писал:
«Все связи с общим и целым утратились, и каждый сам с собою остался наедине, а это так рискованно для многих!»
«В этом-то и заключается то грозное и грандиозное, что в последние годы незаметно случилось со всеми нами: рвались, рвались какие-то ниточки, смыкавшие нас воедино, и нам это как будто даже нравилось, но чуть порвалась последняя, — вот рабочий Макар покупает себе на толкучке допотопный какой-то пистолет, вот барышня Ира вынимает из надушенной сумочки хорошенький дамский револьверчик, вот крестьянин Егор идет и кидается на рельсы, и все из-за самых пустых пустяков, почти безо всякой причины. Но причина эта есть, и огромная: у нас понемногу, у каждого — после грандиозного краха, вытравлено, вы жжено всякое «мы» и оставлено только «я».
В другой статье на ту же тему – «Самоубийцы» – он анализирует тему самоубийства в литературе. Статья имеет подзаголовок: «Очерки современной словесности». Тогда, надо сказать, писатели и поэты уделяли теме самоубийства очень много внимания. Достаточно вспомнить, учимое в школе стихотворение Блока «На железной дороге («Под насыпью, во рву некошенном, Лежит и смотрит, как живая, В цветном платке, на косы брошенном, Красивая и молодая»).
Вот начало статьи Чуковского:
«Новый рассказ Максима Горького:
«Макар решил застрелиться».
Новый рассказ Ивана Бунина:
«Захлестнул ремень на отдушнике и кричал от страха, повесился...»
Новый рассказ Валерия Брюсова:
«Она отравилась...»
Новая книга З. Н. Гиппиус:
«Прошлой весной застрелился знакомый, студент...» «Муж и жена отравились...» «Смирнова выпила флакон уксусной эссенции...» Перерезал себе горло... повесился... бросился в Обводный канал... Словом, нужно же, наконец, отметить, что в наших современных книгах свирепствует теперь, как и в жизни, эпидемия самоубийств. Удавленники и утопленники современнейшие нынче герои. И вот новая, небывалая черта: эти люди давятся и травятся, а почему, — неизвестно. «Просто так», «безо всякой причины».
Валяется какой-нибудь Егор на траве, курит, болтает вздор и вдруг, ни с того ни с сего — прыг под товарный поезд, перерезал себя пополам. И заметьте, нисколько не пьяный.
Это из повести Бунина